Важные даты, даже печальные, принято отмечать. Но мало кто помнит, чем знаменито 27 сентября. Между тем в этот день в 2013 году произошло нечто действительно важное: вышел закон о реформе РАН, круто изменивший жизнь организации с почти трехсотлетней историей. Каким видят итог этих лет ученые РАН?
Виктор Кожевников, член-корреспондент РАН, директор Института химии твердого тела УрО РАН (Екатеринбург):
- К определению того, что происходило с Российской академией наук на протяжении последних лет и происходит сейчас, вряд ли можно применить слово “реформа”. В 2013 году, после периода слабо мотивированной “оптимизации”, Российская академия наук была практически одномоментно ликвидирована вместе с академиями медицинских и сельскохозяйственных наук. Сегодня организация с аббревиатурой РАН - это небольшой пул ученых с академическими званиями.
Жизнедеятельность бывших академических, а ныне подчиненных ФАНО институтов продолжается. В отличие от назначенных чиновников, организующих технологию производства и контроля “научных услуг” в соответствии со своими представлениями, директор академического института избирался учеными из собственной среды и в первую очередь был профессионалом, отлично разбиравшимся в вопросах организации научных исследований. Благодаря компетенции таких специалистов, еще имеющихся в администрациях институтов ФАНО, бывшие институты РАН до сих пор сохраняют жизнеспособность.
Но действие негативных факторов нарастает. Это и сокращение всех видов финансирования, и многократное увеличение отчетности, и замещение содержательной научной деятельности формальными показателями. Последнее связано со стремлением чиновников формализовать результаты научного труда. Апофеоз этого направления чиновничьей мысли - почасовое нормирование работы ученого. Исследователи вынуждены выбирать между настоящим научным поиском и необходимостью наращивать количество публикаций. В итоге актуальные исследования буксуют, а старые результаты бесконечно дублируются для “правильной” отчетности.
Главной проблемой остается искренняя незаинтересованность отечественной промышленности в инновациях. Только в нашем институте “покоится” около 20 разработок, которые можно было бы превратить в конкретные hi-tech промышленные продукты и процессы. Однако осуществить это превращение невозможно, поскольку финансирование опытно-конструкторских работ в нашей стране давно и полностью прекращено.
И последнее. Нобелевский лауреат Эдвин Кребс, задумавшись однажды о том, благодаря чему он получил самую престижную научную премию, составил свое научное генеалогическое древо, проследив цепочку преемственности от своих учителей, учителей этих учителей и так далее. Первым звеном в этой цепочке, охватившей 250 лет, оказался Антуан Лавуазье. В европейских странах система научных школ считается национальным богатством, а в России такая система последовательно разрушается. Вряд ли у нас кто-то найдет Ломоносова в исходной точке своей научной генеалогии. Сегодня от общих слов о поддержке научных школ нужно наконец перейти к делам и начать восстановление преемственности в науке.
Владислав ПУСТОВОЙТ, академик, научный руководитель Научно-технологического центра уникального приборостроения РАН:
- Реформа Российской академии наук фактически нарушила ее нормальную работу, внесла невиданную бюрократическую суету - институты просто завалены абсолютно ненужными запросами. Реальной же помощи в решении ряда важных вопросов управления имуществом ФАНО нам так и не оказало.
Агентство стремится руководить научными исследованиями в академии, при этом демонстрируя некомпетентность и нарушая принцип двух ключей, о котором публично говорил премьер Медведев на Общем собрании РАН. В результате ФАНО еще больше уронило свой авторитет в научном сообществе.
Попытки ФАНО провести реструктуризацию институтов без ясных целей (“для чего”), четких государственных задач, приоритетов и программ научных исследований приводят только к дезорганизации научных работ, потере авторитета научного труда среди молодежи....
Исправление сложившейся ситуации, несомненно, наступит, но, увы, стране это будет стоить очень дорого, особенно это касается прикладных направлений.
Евгений Онищенко, научный сотрудник Физического института РАН, член Президиума Центрального совета Профсоюза работников РАН:
- Пожалуй, важнейшим итогом реформирования явилось резко усилившееся ощущение нестабильности. Практически единодушно оцененная научным сообществом как спецоперация, “реформа РАН” серьезно подорвала и без того невеликое доверие ученых к власти, в очередной раз наглядно продемонстрировав непредсказуемый характер государственной научной политики. И за прошедшие три года ничего не изменилось, даже у представителей успешных институтов есть ощущение, что в любой момент все может пойти совсем по-другому.
Этот однозначно негативный момент мог бы отчасти нивелироваться какими-то иными изменениями к лучшему: заметным увеличением финансирования, снижением бюрократической нагрузки. Однако таковых не видать: на фоне снижения бюджетного финансирования науки наблюдается бурная имитация полезной деятельности - чиновники пытаются изобразить активность, которая позволяет отчитаться перед начальством об успешном ходе реформы науки. Это, в свою очередь, ведет к усилению бюрократической нагрузки на институты.
В конце 2013 года особенно сильными были опасения, что академические институты “разберут” различные заинтересованные организации и ведомства. Раздачи слонов пока не состоялось, хотя исключить ее в дальнейшем нельзя. Вместо этого был взят курс на изображение повышения эффективности академической науки путем реструктуризации сети научных организаций, проще говоря, за счет слияний и укрупнений институтов с наклеиванием разного рода ярлычков вроде “федеральных исследовательских центров”. Если в отдельных случаях такое объединение может быть полезным или хотя бы безвредным, то часто в нем сложно найти какой-то смысл. Иногда, как в Красноярске, оно было сознательным шагом институтов, пытающихся отбиться от поглощения университетом, иногда, как в Кабардино-Балкарии, оно являлось “недружественным поглощением” более сильным и влиятельным более слабых, но часто - просто кампанией, в рамках которой в регионах объединяются гуманитарии и геологи.
Почему в эти игры играют чиновники - понятно, почему играют директора институтов - также понятно: это попытка в условиях усыхания бюджетных потоков под каким-либо соусом получить хотя бы немного дополнительных средств. На программу ли развития вновь созданного “центра” или за особую актуальность научного направления - не суть важно. Однако собственно к развитию науки такого рода бюрократические игры никакого отношения не имеют.
Ощущение абсурдности происходящему придает то, что другие меры по реформированию науки - оценка результативности деятельности научных организаций, попытки, пусть пока и безуспешные, перевести процесс формирования государственного задания на конкурсную основу и т.д. - идут совершенно независимо от процесса реструктуризации. Вопрос об осмысленности процесса такого рода реформирования остается за скобками: “преобразования должны какие-то происходить” - вот пожелание президента Путина, которое исчерпывающим образом воплощается в жизнь.
Впрочем, не хочется завершать на пессимистической ноте: легко себе представить, что при ином руководстве ФАНО все могло бы пойти гораздо хуже...
Аскольд Иванчик, член-корреспондент РАН, Академии надписей и изящной словесности (Франция) и Немецкого археологического института, научный руководитель Отдела сравнительного изучения древних цивилизаций Института всеобщей истории РАН:
- За прошедшие три года мое отношение к реформе РАН не изменилось, скорее события этих лет подтвердили тогдашние опасения. Я по-прежнему считаю эту реформу сильным ударом по отечественной науке, в результате которого заниматься исследованиями в нашей стране стало сложнее. Безусловно, у дореформенной академии было множество недостатков, которые следовало исправлять, но она была построена на принципе научного самоуправления, а это главное. Наукой руководили ученые, выдвинутые из своей среды научным сообществом, пусть и с использованием не самых совершенных процедур. В результате реформы управление научными институтами и наукой перешло в руки чиновников. Итоги плачевны. Прежде всего, резко вырос объем бюрократической отчетности - ФАНО постоянно требует предоставления разных сведений, часто дублирующих друг друга или бессмысленных, а также детального планирования будущих исследований и публикаций, которое не может быть ничем, кроме имитации. Администрация всех институтов занята главным образом изготовлением моря бумаг, которые скорее всего никто потом не читает. Бόльшую часть бумажного вала, идущего из ФАНО, администрация берет на себя, но и до обычных сотрудников он частично докатывается - то и дело они должны предоставлять какие-то данные для сведения их в общеинститутские отчеты. Никаких положительных изменений в жизни и работе научных сотрудников при этом не произошло.
Еще хуже, что реформа изменила представление о том, кто должен руководить институтами. Раньше считалось, что институтом должен руководить научный лидер, продолжающий заниматься наукой. Это, конечно, не всегда было так, но, во всяком случае, именно такое положение считалось нормой. Сейчас ФАНО исходит совсем из другого представления: директор должен быть управленцем, то есть по сути тем же чиновником, “социально близким” чиновникам ФАНО, а занимается ли он наукой - это его личное дело. В служебные обязанности научная работа директорам не вменяется и при оценке их труда в расчет не принимается: наукой они должны заниматься в неслужебное время. Более того, ФАНО стремится распространить тот же принцип уже и на руководителей отделов и лабораторий, считая их не научными сотрудниками, а административными - пока, к счастью, безуспешно.
Все это просто абсурдно. Управление наукой не может находиться в руках финансистов и завхозов. При этом число управляющих наукой чиновников постоянно растет, на их содержание требуется все больше средств, которые отпускаются из скудного бюджета, предназначенного для финансирования научных исследований, то есть эти деньги забирают у ученых (зарплаты чиновников в аппарате ФАНО значительно выше зарплат научных сотрудников). Чиновники вытесняют ученых и в прямом смысле слова. В этом отношении символична ситуация со зданием РАН на Ленинском проспекте, где с момента его постройки находится несколько институтов. После создания ФАНО часть его чиновников разместилась здесь, а поскольку их число растет, им требуются новые площади. Расположенные здесь институты уже были вынуждены уступить ФАНО 20% своих площадей, а теперь планируется и вовсе выселить все институты и полностью занять здание чиновниками.
К сожалению, реформа РАН не решила ни одной проблемы российской науки и, наоборот, создала новые.
