В последнее время все больше говорят о необходимости использования численных показателей – индекса цитирования и импакт-фактора при оценке результатов научных исследований и научных периодических изданий
В последнее время все больше говорят о необходимости использования численных показателей – индекса цитирования и импакт-фактора при оценке результатов научных исследований и научных периодических изданий. Утверждают, что по этим критериям лучше всего сопоставлять уровень научных исследований разных организаций или отдельных исследователей, определять приоритеты в их финансовой поддержке. Раздаются, однако, и другие голоса, указывающие на неоднозначное влияние на науку как численных показателей, так и всей системы наукометрии, развивающейся сейчас за рубежом, в основном в США.
Редакция попросила изложить свою точку зрения на проблему вице-президента РАН, академика В.В.Козлова и доктора философских наук, заведующую отделом Института философии РАН Н.В.Мотрошилову.Читателю, несомненно, будет интересно сопоставить позицию наших ученых со взглядом на проблему американских коллег - Дугласа Арнольда и Кристин Фаулер, статью которых «Гнусные цифры» также предлагаем вашему вниманию.
- Валерий Васильевич, есть ли польза от наукометрии?
- Важность наукометрии нельзя не признать: она позволяет понимать по публикациям по той или иной теме - каковы тенденции, какие темы особенно популярны, какие, наоборот, утрачивают популярность. С этой точки зрения интерес представляют индексы цитирования ученых, в том числе индекс Хирша (h-index), а также т.н. импакт-факторы, характеризующие деятельность научных журналов. Но абсолютизировать эти данные и принимать решения, основываясь только на них, совершенно недопустимо.
- Почему?
- В России эта деятельность, как справедливо пишет Нелли Васильевна Мотрошилова, не так развита, как на Западе, и особенно в США. Там, действительно, есть частные структуры, которые этим занимаются, т.е. фактически это бизнес в сфере науки. Так, Thomson Reuters Corporation уже многие годы составляет базы данных, сопоставляет, выстраивает системы, позволяющие вычислять индексы цитирования. Но в базы данных входят в основном те журналы, которые издаются на Западе и именно там являются распространенными, популярными. Российские же журналы охвачены этой системой не только не в полной мере, а, я бы сказал – совсем плохо.
Российской системы, подобной американской, к сожалению, не существует – то, что есть, лишь начинает работать, мы еще должны пройти большой путь. Соответственно, у нас нет и собственной базы данных, на основании которой мы могли бы получить более-менее объективные результаты.
Что же получается? В чьих руках система и база данных, те и диктуют моду, продвигают свои журналы и их авторов. А, кроме того - и об этом пишут наши американские коллеги Дуглас Арнольд и Кристин Фаулер - эти цифры на Западе зачастую несут элемент лукавства. Правильно говорят: пока какой-то критерий оценки деятельности явно не сформулирован, он является полезным, но как только он четко сформулирован - тут же начинаются попытки использовать его в своих интересах.
Взять индекс цитирования - т.е. количество ссылок на работы того или иного автора в публикациях других ученых. Этот автор, понимая, что данный параметр для него важен, порой начинает думать не столько о том, как написать выдающуюся работу, которая будет замечена мировым сообществом и все будут ее цитировать и ею восхищаться – такую работу написать, разумеется, трудно – он соображает в ином направлении: как сделать, чтобы на его работу было больше ссылок? И первая очевидная идея - договориться с друзьями и коллегами повышать научный рейтинг путем взаимных цитирований и упоминаний результатов друг друга. Это же касается и так называемых импакт-факторов журналов. В статье наших коллег Дугласа Арнольда и Кристин Фаулер убедительно и поучительно рассказано на примере известных нам журналов, как это делается. Разумеется, все это некрасиво и вряд ли можно оправдать с моральной точки зрения. Во множестве других случаев это, между прочим, также делается, просто не столь явно, как в приведенных примерах, а просто - на грани приличия и неприличия. И это также, конечно, не украшает наше научное сообщество.
Почему-то у нас, в России, властные структуры - я имею в виду, прежде всего, Министерство образования и науки РФ - прямо-таки настаивают, что российская наука, особенно фундаментальная, якобы, не так котируется на Западе, поскольку у наших ученых нет таких высоких индексов цитирования, а у наших отечественных журналов нет высоких импакт-факторов.
А отсюда вывод: с этим надо что-то делать, т.е., в частности, надо активно приглашать ученых с Запада – пусть, мол, они «поднимают» российскую науку. Это странный подход, и основан он на необъективной информации.
Академия наук, разумеется, не поддерживает такие подходы и считает, что в этих вопросах надо навести порядок. Если мы хотим иметь более-менее объективную картину по научным публикациям в России, значит, мы должны серьезно выстраивать у себя подобную информационную систему, которая, как я говорил, сегодня находится в зачаточном состоянии. Но, даже если бы она была развита, мы не можем принимать решения, основываясь лишь на этой информации, поскольку ее объективность под вопросом.
- В какой степени высказанная сейчас вами точка зрения является распространенной среди ученых?
- Любопытно, что не только те или иные наши западные коллеги персонально высказывают сомнения по поводу целесообразности широкого использования наукометрической деятельности в принятии решений по поводу оценки труда ученых, но такую позицию занимают и целые международные организации. В частности, Нелли Васильевна назвала Международную федерацию философских обществ. Я же, как математик, скажу, что и Международный математический союз на одном из своих конгрессов специально рассматривал вопрос о целесообразности учета индекса цитирования и импакт-факторов в математике.
И вот на что в этом обсуждении указывалось: индексы цитирования существенно зависят от области знания. Например, математиков в целом не так много по сравнению с общим числом физиков, а физиков значительно меньше, чем биологов, особенно, если мы возьмем их вместе с медиками. Поэтому индексы цитирования биологов и медиков больше, чем у физиков, а у физиков, соответственно, больше, чем у математиков.
То же касается и величин импакт-факторов журналов: по биологии они больше, чем в среднем по физике, а в физике – больше, чем в среднем по математике.
Но даже, если возьмем только математику, то и в ней также все будет зависеть от области знания. Специалистов по теории чисел не так много, как специалистов по динамическим системам, по дифференциальным уравнениям, а их, в свою очередь, меньше чем специалистов по теории вероятностей и математической статистике (поскольку вероятностные методы широко используются в приложениях). Т.е. абсолютное количество ученых в одних областях больше, чем в других. Поэтому, если уж оперировать численными показателями эффективности работы ученых, то такие «нюансы» надо непременно учитывать. Однако поскольку явно проявились тенденции, когда к подобным вопросам подходят бездумно, то Международный математический союз высказался против широкого использования наукометрических данных при оценке труда ученого.
- А как же в этом случае вообще возможна оценка труда ученого и научно-исследовательского института, как определить рейтинг или репутацию научного журнала?
- В кругах действующих ученых всегда известно - кто что сделал в науке, кто чего стоит. И в основе лежит (явная или неявная) экспертная оценка – мнение коллег, выражающееся различными способами. Можно, например, выявить, кто из ученых более охотно приглашается на различные международные научные конференции. Можно просто спросить у специалистов в той или иной области - кто из ныне живущих ученых сделал наиболее существенный вклад? Кстати, именно так отбирают круг претендентов на Нобелевскую премию - по множеству экспертов рассылают просьбу дать предложение по номинациям. Вот так, наверное, и можно наиболее объективно оценить вклад того или иного ученого.
Впрочем, и данный подход не универсален, поскольку в истории известно много примеров выдающихся и великих ученых, труды которых, к сожалению, не были признаны при их жизни, современники не разобрались. Поэтому вопрос о признании того или иного ученого имеет еще и продолжение во времени. Вспомним - Дмитрий Менделеев не стал Нобелевским лауреатом.
- То есть четкой и простой процедуры определения рейтинга ученого нет и быть не может?
- Есть еще одна точка зрения, я сам лично ее придерживаюсь, хотя, быть может, не все коллеги со мной согласятся. Задача ученых, всего сообщества, занятого фундаментальными исследованиями - раскрывать закономерности и законы природы и общества, получать новые знания. И, мне кажется, мы должны радоваться всему новому, интересному, что появляется в нашей науке – не только большим достижениям, но, быть может, и не таким значительным, но тоже заметным. Уважая труд всех наших ученых, коллег, надо радоваться и поддерживать каждого, кто этим занимается. А непременно настаивать – вот это мое, признавайте это, восхищайтесь моими достижениями – нескромно, да и не соответствует духу и принципам исследования природы и общества.
Конечно, ученые - люди со своим темпераментом, страстями, каждому хочется признания, и в жизни научных коллективов есть противоречия, которых вряд ли удастся избежать. Но ко всему этому мы должны относиться, во-первых, с пониманием и спокойствием, а, во-вторых, критически оценивая данные наукометрии. Они полезны, но абсолютизировать их не стоит.
- Пока мы рассматривали вопрос в ракурсе «ученый в научном сообществе», но ведь есть и иной ракурс – «наука в стратегическом курсе страны» и тут также можно говорить о пользе или вреде индексов цитирования...
- Министерство образования и науки РФ, конечно, увлекается этими, пришедшими с Запада наукометрическими подходами, не учитывая, что они не более, чем формальные подходы, что реальные выводы могут делаться только на уровне экспертных оценок. И действительно, можно и нужно задать вопрос: поможет ли нам слепое копирование подходов, культивируемых на Западе, в технологической модернизации России, важность которой признают сегодня политические лидеры нашего государства? И не приведет ли отвлечение на неэффективные методы просто к потере драгоценного исторического времени?
Правомерность такой постановки вопроса хорошо иллюстрирует совсем недавний пример, всем хорошо известный. Вспомним: наш Президент, Дмитрий Анатольевич Медведев настойчиво потребовал от руководства Министерства образования и науки РФ обратить внимание на подготовку инженеров в высших учебных заведениях. В самом деле, эта сфера выпала из поля зрения министерства, гораздо более популярными стали специальности юристов и экономистов - а где же инженеры? И как без них развивать технологическую базу страны? Постановка вопроса Президентом абсолютно справедлива.
И министерство сразу начало «рапортовать», что, мол, сейчас, во-первых, увеличим число мест в высших учебных заведениях инженерных специальностей, и, во-вторых, запретим этим вузам готовить юристов и экономистов. Это правильно, но разве не нужно было все это делать намного раньше? К тому же, нельзя не видеть и явную непоследовательность в действиях министерства.
Ведь можно, конечно, попытаться быстро поправить дела в высшей школе, но как ей быть без опоры на общеобразовательную среднюю школу? А в ней-то сегодня принципы функционирования старших классов подчинены сдаче ЕГЭ - Единого государственного экзамена. Обратим внимание на физику - она в системе ЕГЭ, как известно, является предметом по выбору. А поскольку она, прямо скажем - трудный предмет, то сегодня только 15% школьников выбирают ее как предмет сдачи ЕГЭ. Зададим резонный вопрос: возможно ли становиться техническим специалистом без знания физики? Нет. Так как же тогда понимать, что 35% мест в вузах – это места для подготовки инженеров? Получается, что 20% будущих абитуриентов технических вузов в школе всерьез физику не изучают – разве можно в этом случае говорить о повышении уровня подготовки инженеров?
Да, стране совершенно необходима технологическая модернизация, новые технологии. Но нам нужны собственные технологии и мы должны развивать собственную технологическую базу! А без своих кадров инженеров и ученых, без развития собственной фундаментальной науки мы далеко не продвинемся. Вряд ли правильно, если страна будет развиваться только на достижениях зарубежной науки и техники. Надо развивать свое! Разумеется, воспринимать все лучшее, что есть на Западе, но не копировать слепо подходы, которые там культивируются, в том числе и в отношении оценки результатов деятельности ученых.
Так что тема применения индексов цитирования для оценки труда ученых и научных коллективов – лишь фрагмент большого круга вопросов развития фундаментальной науки, новых технологий и образования, от которых впрямую зависит реализация технологической модернизации России, и которым, как мне кажется, к сожалению, сегодня уделяется недостаточно внимания у нас в стране.
Интервью доктора философских наук, заведующей отделом Института философии РАН Н.В.Мотрошиловой:
- Нелли Васильевна, говоря слово «наукометрия», одни скажут, что это что-то американское, другие же признаются, что ничего про это не знают. Но ведь жизнь уже требует практического применения наукометрии!
- Оговорюсь сразу: в нашем разговоре ограничимся только гуманитарными науками, о науках естественных я говорить не буду - здесь я не могу высказывать проверенных соображений. А то, что говорю о философии – в основном проверяла и подсчитывала.
Да, документы, предписывающие использовать количественные наукометрические методы для оценки эффективности научной деятельности ученые получают в целом ряде региональных Отделений РАН, в частности, в Москве. При этом нам предлагается считать критерием эффективности научных исследований те цифры и данные, которые суммируются в целом ряде зарубежных специальных наукометрических, библиометрических изданий.
Однако имеет место парадокс (подобное нередко случается в нашей стране): почти никто не знает, что это за издания, какого они характера, каковы принципы их работы, каково их отношение к тому, что происходит в нашей стране? Я специально спрашивала и обнаруживала – хотя люди мало или почти ничего не знают о наукометрии, они исходят как бы из общей презумпции: слышали, что за рубежом есть такие фирмы и специальные периодические издания, в которых учитывается то, что ученые разных стран, включая социо-гуманитариев, публикуют не в своих странах, а за рубежом, т.е. эти издания, подобно зеркалу, отражают такого рода активность ученых и их признание за рубежом. Я же называю эту систему «системой кривых зеркал», хотя признаю, что такой критерий – но только как частный и только как количественный – в отдельных случаях можно было бы принять, и это было бы неплохо. Однако в реальности возникает много сложностей. И потому нужно обязательно просвещать наше сообщество - чтобы люди знали, что это за издания, как они работают. В своей статье («Недоброкачественные сегменты наукометрии», Вестник РАН, №2, 2011) я подробно рассказываю об этих изданиях.
- Почему – «кривые зеркала»?
- Есть американская частная корпорация Thomson Reuters Corporation, которая уже много лет занимается подсчетом зарубежных публикаций и сетями цитирования. У этой фирмы есть базы данных - называются Web of Science, сокращенно WoS, и по этим данным ведется соответствующий подсчет. Тут для российских ученых, особенно социо-гуманитарного профиля, возникают изначальные трудности. Например, чтобы получить сведения о том, что имеется в WoS, нужно произвести очень дорогую подписку, исчисляемую десятками тысяч долларов. Такие подписки имеют, например, Высшая школа экономики, и, кажется РФФИ (точно не знаю), но институты РАН и университеты – не имеют. Т.о. первая трудность – это узнать, как они «нас подсчитали».
Предположим, однако, что мы преодолели эту трудность (я, во всяком случае, попыталась это сделать для себя). Но сразу же - следующая трудность: данные эти не динамичны, т.е. в начале года, например, вы не получаете оперативных сведений и если в 2011 году вам предлагают отчитаться за 2010-й и привести ссылки, то вам это не удастся - их еще объективно нет.
Но главное даже в другом: в правилах цитирования, в правилах подсчета, которые приняты в Thomson Reuters Corporation. А именно – не подсчитываются книги, а только статьи и лишь немногие из так называемых proceedings, т.е. публикаций по итогам конгрессов, симпозиумов и т.д.
Прибегну к образному сравнению: предположим, есть прибор, который бы улавливал движение по морям и океанам только маленьких и средних судов, но не замечал бы крупных судов - верна ли была бы, в этом случае, оценка того, каково движение по морям и океанам?
Смотрите: если бы мы стали так определять самые крупные фигуры, например, в истории философии, то в поле зрения не попали бы три кантовские «Критики», «Наука логики» Гегеля и т.д., в лучшем случае попали бы их маленькие статьи. А, наверное, самые плодовитые писатели статей числились бы в великих философах. Это, разумеется, абсурд по отношению к тем сложившимся гуманитарным культурам – в России, Германии, Франции, других европейских странах – которые основываются на крупных, фундаментальных работах.
Следующая трудность. Thomson Reuters Corporation – очень сильная корпорация и, действительно, масштабнее, чем она, никто сейчас не работает. Есть, например, еще одна система – Scopus, действующая пять лет: некоторые упоминают о ней, но по ней редко кода подсчитывают (в эту систему заглядывают разве что самые большие специалисты в наукометрии.) Значит, мы по существу имеем дело с монополизмом, который как данность преподносится другим странам. Нельзя, конечно, не признать, что американцы поступили довольно прозорливо: вложили деньги, заняли этот рынок и продолжают отстаивать здесь свои интересы.
Корпорация Thomson Reuters Corporation обсчитывает только журналы, причем довольно много – более десяти тысяч, но распределяются они на все научные дисциплины. В частности, на философию приходится 156 журналов. Что это за журналы? Безусловно – очень неплохие журналы и, как правило, международные. Но! – Две трети этих журналов издаются в США, в Англии и в Голландии. Спрóсите – почему в Голландии? Потому что там сосредоточены издатели, издательские корпорации, там издается много журналов – так исторически сложилось.
По журналам других стран корпорация ведет отбор – далеко, между прочим, не всех стран, но большинство стран все-таки в базе представлены – одним-двумя-тремя журналами. В России из философских журналов в перечень входит только журнал «Вопросы философии». Но нет, например, журналов из скандинавских стран. Финляндия – философская страна, а журналов от нее нет. Нет ни одного национального журнала из Польши! Однако представлены четыре журнала из Хорватии – я, например, не понимаю, почему так много! Т.е. налицо определенная несправедливость, и не только по отношению к России.
Получается: вы, например, регулярно публикуетесь в таком-то специальном журнале, однако оказываетесь в «слепой» зоне, потому что этот журнал не входит в перечень Thomson Reuters Corporation.
Как относиться к отбору изданий в тот перечень? Отбирать, конечно, нужно, но при этом надо осознавать и учитывать, что в результате имеется много искажений.
Я провела обследование, касающееся некоторых российских философов, которые исправно публикуются за рубежом. Профессор, доктор философских наук Мариетта Тиграновна Степанянц давно издает книги за рубежом, ее приглашают в США в качестве директора специальных семинаров. Есть она в сводке WoS? Да, но представлена там совсем не в той мере, не в том объеме, в котором реально работает.
Другой пример: в Институте философии РАН есть уникальная группа философов-востоковедов. По своему профилю – т.е. по китаеведению, индологии, арабской философии и т.д. – они публикуются в книгах, журналах, сборниках Лондона, Парижа, Нью-Дели, Пекина и так далее, т.е. в национальных или интернациональных журналах, но не входящих в перечень WoS. В перечне WoS есть журналы по востоковедению, но только те, которые издаются в США и в Англии. Т.о. целая масса периодических изданий этого профиля «пропадает». В результате, когда считают по базе Thomson Reuters Corporation, то получается, что за последние 15-18 лет эти наши философы публиковали за рубежом в среднем по одной-две-три статьи в год.
Мы видим искажения на целые порядки при сопоставлении с реальным количеством публикаций. У социологов, кстати, данное различие еще разительнее: число наших национальных социологических журналов, учитывающихся в сводках WoS, вообще равно нулю. Это же касается и экономистов; можно также привести и еще ряд других аналогичных примеров. Разумеется, подобной ситуацией решительно недовольны специалисты самых разных стран – Германии, Франции, Италии; сходные проблемы обсуждаются Международной федерацией философских обществ.
И совсем плохо, когда количественный инструментарий становится основанием для качественных выводов. В своей статье, например, я оспариваю вывод, который сделали наши отечественные наукометры А.В.Полетаев и И.М.Савельева, которые (под впечатлением того, что увидели в Thomson Reuters Corporation - всего две-три статьи наших философов в год) сделали вывод, что российская философия в международном сообществе представлена «мизерабельно», более того, растиражировали и этот численный показатель, и свой вывод. Любопытно при этом, что как раз они сами ранее в своих публикациях указывали на ряд ограниченностей в системе WoS (и я на их суждения опиралась). А потом, словно об этом начисто забыли, провозгласив тезис о «мизерабельном представительстве» российской философии.
- А на самом деле – каково это представительство?
- Я, наоборот, прихожу к выводу о серьезном продвижении вперед российской философии как раз в смысле представительства в международном научном сообществе. И в трудных условиях 90-х годов, и в первом десятилетии XXI века российская философия совершила в этом отношении заметный подъем. В упомянутой выше своей статье я подробно анализирую эту ситуацию в качественном отношении. У нас выполняются долговременные международные проекты, причем как с традиционно «философскими» странами Европы, так и, конечно, с США, с восточными странами. Это – крупные проекты. Если бы мы были «мизерабельными», кто бы нас в такие проекты приглашал? За последнее время целый ряд наших известных философов получили определенный статус в зарубежных странах - и как издатели коллективных сочинений, и как доктора honoris causa, и как участники международных редколлегий очень серьезных журналов и книжных серий (причем, некоторые наши философы – участники даже не одной, а нескольких международных редколлегий). В ряде случаев нам поручают издавать книги в великолепных солидных зарубежных издательствах, в этом случае мы - editors (по-немецки – Herausgeber), и это очень почетно.
Сотрудниками Института философии РАН издаются приблизительно 40-50 зарубежных публикаций в год. При этом российская философия отнюдь не исчерпывается Институтом философии РАН, у нас есть университеты, да какие университеты! Если все это суммировать вместе, то получится, что философское сообщество страны публикует, может быть, сотни статей в престижных международных книгах и журналах.
Можно составить внушительный список таких философов в нашей стране. В него входях, кстати, и блестящие молодые ученые. В самом деле: если сотрудника Университета дружбы народов Петра Резвых приглашают в Мюнхен издавать неопубликованные рукописи Шеллинга – какое еще нужно признание? Но ведь в материалы WoS подобные факты не входят!
В честь семидесятилетия нашего Института философии РАН (2009 г.) мы получили множество отзывов от "первых лиц" мировой философии. На торжествах по этому поводу у нас в гостях был Юрген Хабермас, который выступил на нашей конференции – разве это не факт признания?
- А что вообще такое - эффективность социальных наук, в частности, философии?
- У нас, сотрудников академической философской науки, есть немало разных предложений. Например, я сейчас занимаюсь проблемами цивилизации и варварства - ясно, что варварство грозит современной цивилизации, более того, варварство, одичание грозит и нашей стране. Есть и предложения по поводу того, как это предотвратить - но кому их отдать? Кто интересуется предложениями, идущими от общественных наук?
В истории, кстати, довольно часто предложения, идеи философии получали отклик только через века. Вспомним: в XVII веке была выработана система прав и свобод человека, которая пришла из философии; ее разработали Локк и другие философы. И отнюдь не сразу эта идея появилась в конституциях государств, а только через многие годы, например, Томас Джефферсон, третий президент США, адаптировал эту систему для американской Конституции. Иными словами, «история терпелива», она дает философским идеям шанс вызреть, проникнуть в умы, найти своих посредников – таких образованных политиков как Джефферсон. И потом эти идеи идут дальше, дальше, дальше, реализуясь в жизни общества. И, кстати, сегодня есть похожие примеры: например, упомянутый Юрген Хабермас является одним из конструкторов идеи европейского единства. Словом, по большому счету, критерий качества устанавливает сообщество и время; если же нужно оперативно определить качество какими-то критериями, то оно во всех случаях может быть выборочно установлено, подтверждено, в том числе и международным сообществом.
Я готова представить многие доказательства, которые позволят утверждать: мы не должны впрямую и однозначно зависеть ни в оценках эффективности труда, ни, тем более, в оплате и т.д. от одних зарубежных систем. Если их и использовать, то при учете многих дополнений и поправок.
- Может, надо создать подобную российскую систему?
- Пока такая российская система, сопоставимая с Thomson Reuters Corporation – по охвату, по колоссальным затрачиваемым средствам – не возникла. Где-то лет пять назад стартовала система РИНЦ – российский индекс научного цитирования, по ней уже производятся какие-то подсчеты. Мы, например, в Институте философии решили: надо знать – что и как там подсчитывается и из этого тоже делать выводы. Но пока система РИНЦ еще в самом начале своей деятельности. По крайней мере, однозначно основывать на ней критерии цитирования и, соответственно, выдвигать далекоидущие требования к ученым, по-моему, абсолютно преждевременно. Неплохо было бы учредить в Академии наук свою наукометрическую службу, но это очень дорого стоит. Не случайно в Thomson Reuters Corporation берут за подписку такие большие деньги – они окупают свои вложения, которые, как я говорила, очень большие. Если мы, научные сотрудники, получаем в виде зарплаты маленькие деньги, то я не верю, что с системой наукометрии может быть обеспечен прорыв, тем более не верю, что кому-то удастся доказать соответствующим инстанциям, что это так важно.
Да, количественные исследования в области измерения эффективности научных исследований возможны и необходимы, но это сложное специальное дело. Мы не в состоянии сейчас по поводу каждой цифры призвать некого добросовестного наукометра, который сделает систему коэффициентов и поправок и скажет: вот это обосновано достаточно, а это - недостаточно. Хотя специальность, которой ранее в научном сообществе мы пренебрегали - наукометрия, библиометрия - в нынешних условиях приобретает большое значение. Вот, например, очень правильно поступили в Высшей школе экономики, сделав заместителем директора библиотеки специалиста В.В.Пислякова, занимающегося именно данными вопросами. Его должность называется – зам. директора по управлению электронными ресурсами. И он на профессиональном уровне отлеживает, как специалисты Высшей школы экономики представлены в сетях цитирования. Безусловно, это полезно!
- Однако, может быть, постановка вопроса об индексах цитирования не случайна: те, кто выделяют деньги на фундаментальные научные исследования, вполне обоснованно желают контролировать, как они тратятся.
- О каких деньгах речь? Я расписываюсь в ведомости в их получении, как и остальные сотрудники нашего института, и должна сказать, что на фоне инфляции, кризисов, постоянно растущих цен (причем растущих совсем не так, как объявляет официальная статистика) – разве это деньги! Что особенно относится к кандитам наук, к аспирантам (с нищенской стипендией), т.е. к молодым научным кадрам. Эти зарплаты для науки – своего рода оскорбление! При Институте философии РАН функционирует ГУГН - Государственный университет гуманитарных наук, т.е. мы соединяем преподавание с научно-исследовательской работой. В Институте философии я заведую отделом и сектором и одновременно в ГУГН заведую кафедрой истории философии. Мы добросовестно (а в некоторых случаях - на мировом уровне) преподаем историю философии, весь ее цикл. Вы знаете, какая у меня зарплата как у заведующего кафедрой? Три тысячи рублей! За эти деньги, извините, уважающая себя уборщица не махнет метлой. И за приблизительно такие же деньги работают другие преподаватели высокого класса. Это унизительно, недостойно страны и Академии наук. И плохо то, что мы уже привыкли к этому.
Значит, первое, что нужно ответить тем, кто спешит с индексами цитирования из опасения, что мы нерационально расходуем выделяемые государством деньги: мы стараемся делать свое дело – и не в соответствии с тем, как нам платят! Ученые – в РАН, и за ее пределами – по сути дела многое делают почти бесплатно…
Ладно, предположим, действительно - нужно проконтролировать, как мы работаем за эти деньги. Можно предложить объективные показатели, поскольку все это выражается в цифрах. Если взять исследовательскую работу, то научные сотрудники постоянно представляют отчеты, которые подкрепляются «материально», например – монография, коллективная монография, ряд статей (при этом, кстати, издательства не платят почти никаких или просто никаких гонораров).
У нас, в Институте философии РАН, за год публикуется примерно 120 индивидуальных и коллективных монографий и более полутора тысяч статей. Если разделить данное число на количество сотрудников, которые эти работы публикуют - это много! Если же разделить на количество всех сотрудников, все равно получится много. А если кто-то захочет сделать проверку по качеству выборочно – это можно сделать, в частности, с помощью зарубежных отзывов.
Недавно что под моей редакцией и под редакцией известного кантоведа из Германии Норберта Хинске в престижнейшем издательстве Фроманн-Хольцбог вышла книга «Российское кантоведение сегодня». Можно ли это считать знаком качества? Можно, и подобных примеров у нас немало. Проверить качество на основании экспертизы, на основании тех или иных отзывов, выборочных или сплошных проверок – всегда можно и мы, кстати, сами кое-что выбраковываем, далеко не все публикуем. У нас есть журналы, Ежегодники, и отнюдь не всякая статья, что туда поступает, печатается.
У нас в Институте философии РАН каждый год публикуются отчеты за прошедший год, в том числе там отражаются и зарубежные публикации (это все проверено, никто ничего просто из головы не напишет). И по этим отчетам видно: только в одном Институте философии мы имеем самое меньшее 30-40 зарубежных публикаций в год, а в отдельные годы гораздо больше – 60-80.
- Вы отвергаете индекс цитирования?
- Из сказанного, мне кажется, может быть такой практический вывод: индекс цитирования, взятый из зарубежных подсчетов – дело полезное, обращать внимание на него нужно, но со множеством поправок и коэффициентов. И уж совсем нельзя торопиться с их практическим внедрением, во всяком случае – в нашей стране, где пока нет своей такой системы. В противном случае, превращая средства в цель, мы можем «наломать дров», многое загубить, а это неправильно. Особенно неблагоприятным и для науки в целом, и, в частности, для социо-гуманитарных дисциплин, было бы превращение индексов цитирования в основания каких-либо министерских или академических программ.
Вот приходит чиновник и говорит: надо считать импакт-фактор. Его спрашивают – а что такое импакт-фактор? Он говорит – я не знаю, но можно спросить у специалистов. Вот понимаете – какая здесь складывается цепь нечеткостей и недоразумений…
В свое время, в конце 60-х – начале 70-х годов прошлого века, от социологии науки отпочковалось направление, как раз связанное с цитатами и ссылками. Роберт Кинг Мертон – основатель и главный авторитет в социологии науки – сразу сказал, что ссылки и цитаты – нечто очень важное, что они позволяют понять, как одни ученые оценивают достижения других ученых. В 1972 году Роберт Мертон вместе со своей ученицей Гарриет Цукерман написал одну из своих самых лучших конкретных работ – о проблеме возраста в науке. В этой работе приводятся, в том числе, данные блестящего исследования Гарриет Цукерман, которое она выполнила, интервьюируя Нобелевских лауреатов. В частности, отвечая на вопросы Гарриет, они подчеркивали, как важно для ученых признание друг друга. (Один лауреат Нобелевской премии даже сказал: ну что такое Нобелевская премия, это, конечно, хорошо, но вот мой друг профессор Рабинович меня даже не поздравил с ней, он ее не признает, хотя это для меня очень больно…) Но вообще-то взаимное признание ученых – на самом деле очень важная вещь. Правда, индексами цитирования, вопреки предрассудкам, признание отражается вовсе не точно – тут очень много всем понятных случайностей и отклонений.
Как раз в упомянутой работе Роберт Мертон, откликаясь на первые этапы применения цитатного индекса, подсчетов ссылок и сносок, сказал – это важно, но здесь только инструмент! Инструмент, который нельзя превращать ни в цель, ни тем более в самоцель! И надо же, в своем предупреждении Роберт Мертон как в воду глядел: деятельность по составлению цитатного индекса сегодня грозит, от чего предостерегал Мертон, «отбиться от рук» – количественные данные мы спешим отждествить с качеством, что совершенно неправильно.
Мне также кажется: вопрос этот вообще не надо слишком усложнять, он легко решается, в том числе, конечно, и с помощью количественных показателей. Но только взятыми не из одних американских журналов. В частности, не следует пренебрегать нашими собственными отчетами. Каждый университет, каждый институт Академии наук имеет свою отчетность, свои сайты. Если же хотите в качестве одного из критериев взять международное признание (это можно и нужно делать!), то оно тоже имеется и так или иначе документируется. Короче говоря, это вопрос не такой уж трудный, а главное, он не чисто количественный, тем более не определяемый исключительно по данным по Thomson Reuters Corporation.
Беседовал Сергей Шаракшанэ
***
Гнусные цифры
Дуглас Арнольд и Кристин Фаулер*
Перевод: Сергей Кузнецов, ИСП РАН
Оригинал: Douglas N. Arnold, Kristine K. Fowler. Nefarious Numbers. arXiv.org, Cornell University Library, eprint, last revised 17 Nov 2010 (this version, v4)
Широко распространено использование импакт-фактора в качестве показателя качества журнала. Импакт-факторы применяются в библиотеках при принятии решений о подписке на периодические издания; исследователями, решающими, где стоит публиковаться и что стоит читать; университетскими рекомендательными комитетами, работающими в предположении, что публикация в журнале с более высоким значением импакт-фактора лучше характеризует специалиста; редакторами и издателями как средство оценки и продвижения своих журналов. Импакт-фактор для журнала в заданном году вычисляется ISI (Thomson Reuters) как среднее число появившихся в этом году ссылок на статьи данного журнала, опубликованные за два предыдущих года. Этот показатель подвергается критике с самых разных позиций1,2,3,4:
